Миры Филипа Фармера. Том 17. Врата времени. Пробуж - Страница 62


К оглавлению

62

Самка склонилась над человеком и что-то произнесла. Он не понял ни единого слова — впрочем, он и не надеялся понять. Язык невозможно было отождествить ни с одной известной языковой семьей. Ничего напоминающего германские наречия — или славянские, семитские, пусть даже китайский или банту. Если он и походил на что-нибудь, так это на плавно звучащий полинезийский диалект, но без гортанных звуков и пауз. Позже, когда его уши немного привыкли, он различил паузы, но в отличие от полинезийского, по-видимому, они ничего не значили.

Ее зубы были зубами хищника, но дыхание не было зловонным. Язык казался таким же шершавым, как у кошки. Несмотря на удивительно чуждую внешность, он посчитал ее достаточно привлекательной. Правда, он тут же решил, что сиамские кошки всегда были красивыми и загадочными созданиями.

Он приподнялся на локте и попробовал сесть. Рядом с ним лежал испачканный кровью нож. Самка отшатнулась, и самцы за ее спиной, тесня друг друга, отодвинулись прочь. В их шепоте слышался ужас.

Человек посидел недолго, хватаясь руками за край кровати. Собственно, он лежал не на кровати, а на куче шкур внутри небольшой ниши в стене. Окон не было, источниками света были две открытые двери в дальней стене и несколько факелов, горящих в подставках вдоль стен. Снаружи толпились самцы и с ними несколько самок и детенышей. Детеныши — котята? — с большими черненькими ушками, круглыми мордочками и большими глазами выглядели премило. Хвосты их были несколько светлее, чем у взрослых.

Человек встал на ноги. На секунду в глазах потемнело, но потом в голове прояснилось. В тот же миг существа снова раздались, и сквозь них прошла еще одна самка. Она несла большую глиняную чашу, украшенную по бокам геометрическим орнаментом, с супом из мяса и овощей. Аромат был удивительно аппетитным, хотя и необычным. Он принял чашу и деревянное приспособление — ложку с одной стороны и двузубую вилку — с другой. Суп оказался восхитительно наваристым, а кусочки мяса напоминали оленину. На миг ему представилось, что на мясо пустили енотолицего, но потом он решил, что слишком голоден, чтобы думать об этом. Не обращая внимания на напряженную тишину и пристальные взоры собравшихся, он съел весь суп. Самка унесла чашу, и все столпились вокруг, будто ожидая от него дальнейших действий.

Человек двинулся к ближайшей двери, и перед ним расступились. Солнце только что осветило холмы на востоке. Он слишком долго пролежал без сознания — возможно, вследствие шока, который он испытал, очутившись в незнакомой пугающей обстановке.

Теперь, когда его мысли прояснились... Где же он очутился? Где же, черт побери?..

Холмы и деревья, которые он видел вдалеке, на первый взгляд походили на окрестности Сиракуз. Но больше ничего знакомого.

Большой зал сгорел не полностью, да и все остальные здания, от которых, он думал, остались одни головешки, тоже лишь полуобгорели. Земля вокруг них была еще мокрой от дождя, который погасил пламя.

Огороженная деревня, не говоря уже о громадном деревянном строении, удивительно напоминала своими длинными домами онондагское поселение семнадцатого века. Веревочные лестницы и трупы исчезли. Поблизости стояло несколько деревянных клеток с дюжиной пленных енотолюдей.

Ворота частокола были открыты, и через них виднелись поля кукурузы и прочих злаков. На полях работали самки. Детеныши помоложе бегали вокруг, а более старшие помогали матерям. Вооруженные самцы охраняли поля, некоторые стояли на наблюдательных вышках или рядом с частоколом.

Прежними остались лишь солнце да небо.

Кошколюди явно выжидали, как он теперь поступит. Он надеялся, что не сделает ничего такого, что обратит их благоговение в ненависть. Он был совершенно сбит с толку и мог бы сойти с ума, не будь он прирожденным прагматиком.

Единственно правильное решение — изучить их язык.

Он указал пальцем на самку, которую увидел первой — ту, которая напоминала ему о сиамской кошке его сестры, — а потом на себя и произнес:

— Улисс Поющий Медведь.

Она взглянула на него. Остальные забормотали и непонятно заволновались.

— Улисс Поющий Медведь, — повторил он.

Она улыбнулась или, во всяком случае, приоткрыла рот. Жутковатая улыбка. Такие зубки за один укус могут вырвать из него изрядный шмат мяса. Не то чтобы они выглядели сравнительно большими, как у домашних кошек. Собственно, они были даже маленькими, и клыки лишь самую малость длиннее остальных зубов. Но до чего острые!

Самка что-то сказала, и он вновь повторил свое имя. Стало очевидно, что она пыталась повторить его слова, хотя, возможно, и не догадываясь, что он назвал себя.

Через некоторое время она сумела выдавить:

— Вуриза бааюша мадеда.

Точнее воспроизвести звуки английского языка ей не удалось.

Он пожал плечами. Что ж, придется приспосабливаться. Он должен узнать их язык.

— Вуриза, — сказал Улисс и улыбнулся.

Большинство существ выглядели озадаченными. Лишь много времени спустя Улисс понял почему. В конце концов, каждый думает, что его бог будет разговаривать на языке своих почитателей. Вот он, их бог и спаситель, тот, кого они ждали сотни лет — и говорит он на языке богов не лучше новорожденного младенца.

К счастью, вуфеа умели рассуждать не хуже людей. Их верховный жрец и его дочь Авина высказали предположение, что когда Вувизо, бог вуфеа, превратился в камень, его околдовал Вурутана, Великий Пожиратель. Вувизо забыл свой язык, но он его быстро вспомнит.

62