Отправляться в путь было уже поздно... или еще рано — это как посмотреть. Пока грязь не просохнет, с места не сдвинуться. Поэтому Улисс ждал, делая все новые приготовления и измышляя все новые препятствия, к которым следует подготовиться, — и такие, подготовиться к которым невозможно. Его воины тоже томились ожиданием. Чем больше экспедиция откладывалась, тем более жуткими и зловещими становились россказни о неизменно гнусных деяниях Вурутаны.
За три дня до выхода экспедиции в голубой дали показались Глих и его жена Гуах.
— Мой Повелитель, я полагаю, что мог бы тебе пригодиться! — сказал Глих. Его дубленое, клыкастое лицо сморщилось, напоминая мордочку летучей мыши. «Или очень уродливой лисы», — подумал Улисс.
Улисс согласился, что Глих мог бы ему пригодиться. Он и мог — до известного предела. Стоит переступить этот предел, и доверять Глиху нельзя. У Улисса было достаточно времени, чтобы обмозговать инцидент с Древней Тварью, а также рассказы о крылатом народе.
Глаза Глиха широко раскрылись, когда он увидел сооруженные Улиссом четыре повозки.
— Повелитель, ты дал своему народу много новых и полезных вещей, — сказал Глих. — С луками и стрелами, порохом и лошадьми твои люди смогут покорить все народы к северу отсюда.
— Верно, — согласился Улисс. — Но меня интересует только один противник.
— Ах да — Вурутана!
Казалось, Глих не удивился. Скорей уж он выглядел удовлетворенным.
На третье утро караван вышел в путь. Улисс Поющий Медведь восседал на самом крупном пони, какого только сумел сыскать. Сбоку на кобылке ехала Авина. Далее за спинами двоих всадников взгромоздились Глих и Гуах. За ними ехали сорок воинов, а затем влекомые лошадьми четыре повозки и еще шестьдесят воинов. На флангах, спереди и сзади двигались разведчики. Отряд был составлен почти поровну из вуфеа, вагарондитов и алканквибов. Улисс предпочитал, чтобы все сражающиеся бойцы были одной расы, потому что устал предотвращать и прекращать распри, ссоры, а то и открытое кровопролитие между давними врагами. Но он хотел сохранить единство, а взять с собой только одну расу значило бы оскорбить две другие.
Вместе они составляли причудливую и пеструю компанию. К этому времени Улисс пришел к выводу, что все три расы произошли от общего кошачьего предка. Сходство вагарондитов и алканквибов с енотами было чисто поверхностным.
Путники двигались по равнине, останавливаясь с наступлением сумерек или раньше около родников или ручья. Они набили много дичи, и все ели вдоволь. День за днем громадная масса на юге, казалось, почти не увеличивалась в размерах, а потом внезапно начала быстро разрастаться. Однажды к ним приблизился маленький боевой отряд куриэйаумеа, но путешественники превосходили их числом. К тому же при виде людей верхом на лошадях куриэйаумеа, казалось, обомлели. Они пытались все же настичь всадников, держась на почтительном расстоянии, но на второй день безнадежно отстали. Спустя еще два дня путники столкнулись почти с тысячной армией выряженных в перья и бусы куриэйаумеа. Их появление не застало Улисса врасплох. Дхулулихи заметили их еще вчера.
Улисс остановил караван и пригляделся. Куриэйаумеа были почти такими же рослыми, как и он сам, но поджарыми, как борзые. У них был рыжеватый мех, уши торчали вперед. Лица казались такими же человеческими, как у вуфеа, — но зубы были зубами хищников. В них не было ничего кошачьего. Скорей уж они напоминали собак. От них даже пахло псиной, и их тела, испаряясь, охлаждал не пот, а слюна, капающая с вываленных языков.
— Повелитель, мы нападем на них? — спросил вождь алканквибов Кдангувинг.
Остальные вожди заворчали, недовольные тем, что он набрался наглости и заговорил. Улисс взял его за руку, призывая выждать, и повнимательней присмотрелся к противнику. Вражеские воины били в большие барабаны и приплясывали от нетерпения, подзуживаемые своими вождями. Они выстраивались полумесяцем, понемногу окружая караван.
Улисс отдал приказы, и отряд перестроился клином. Во главе клина был сам Улисс. Повозки оказались в центре отряда. Не знающим военной дисциплины дикарям нелегко будет опрокинуть подобное построение.
Большинство бойцов было вооружено луками и стрелами, а некоторые несли базуки. Этим для большей эффективности пришлось спешиться, ибо стрелок не мог сам поджечь запал. Крыши повозок представляли собой платформы, где на поворачивающихся лафетах были установлены направляющие ракет.
Улисс отдал приказ наступать, и клин рысью помчался к собакам. Оттого, что их посмели атаковать на собственной территории столь малыми силами, собак на несколько минут словно парализовало. Но, наконец, вожди привели их в чувство, и те бросились на отряд Улисса. Их ряды по мере приближения к всадникам теряли стройность, и к тому моменту когда оба отряда схлестнулись, собаколюди пребывали в состоянии полного хаоса. Каждый человек — или каждая собака — сражался сам за себя.
Улисс остановил кавалерию, стрелки с базуками спешились, и лучники дали первый залп. За ним последовало еще шесть, каждый по указке сержантов, пристально наблюдавших за сигналами Улисса. Это было превосходное упражнение. Тренировки не пропали даром, и около двухсот куриэйаумеа пали со стрелами в груди.
А потом, когда их ряды дрогнули и обратились в бегство, в самой их гуще грохнулись и взорвались ракеты. Хотя боеголовки и были заряжены щебенкой, заменяющей шрапнель, основным эффектом снарядов была паника. Куриэйаумеа побросали оружие и побежали. Кавалерия наступала медленно, а потом и вовсе остановилась: всадники подбирали свои стрелы и отрезали уши у убитых в качестве военного трофея.