— Пулкининкас (полковник) Два Сокола с сопровождающими, — уверенно сказал Два Сокола.
При виде его мундира солдат отдал честь, потом заколебался.
— А где ваша охрана, капитан? — Охранник высунулся из окошка и присмотрелся. Глаза его расширились. — Это полицейская машина!
Два Сокола выстрелил в него. Тело солдата тяжело упало в будку. Квазинд вскинул ружье. Второй охранник не успел даже взяться за оружие. Пуля индейца попала ему в плечо и развернула на 180 градусов. Великан бросил винтовку на сиденье и выдернул из кобуры револьвер, но пуля Ильмики уже успокоила часового.
Квазинд выскочил из машины и снял с пояса убитого связку ключей. Он перепробовал несколько, прежде чем смог открыть висячий замок на воротах. Ильмика собрала винтовки и патронташи часовых и сложила на сиденье.
Квазинд распахнул ворота и прыгнул обратно в машину Со стороны бараков уже неслись крики; из офицерских казарм выскочил полуодетый человек с револьвером и кинулся вслед за машиной, что-то крича. Два Сокола нажал на газ. Позади грохнул выстрел. Из бараков уже выбегали солдаты.
Машина обогнула ангар. Два Сокола резко затормозил, развернулся и загнал ее в гараж, остановившись у самого аэроплана с надписью на фюзеляже «Раске-2». Квазинд, снова выскочив, подбежал к выходу и принялся отстреливаться от преследователей.
Рабочие, трудившиеся над двумя новыми машинами, ошеломленно глядели на белый полицейский кабриолет. Два Сокола выстрелил в воздух. Не дожидаясь второй пули, те метнулись к задней двери. Ильмика, спрятавшись за бочкой, прицелилась в проем, готовая застрелить первого же вошедшего.
Глянув на «Раске-2», Два Сокола крепко выругался. Дополнительные баки и шланги были сняты. «C’est la guerre», — пробормотал он, пожав плечами, надел шлем и вскарабкался в кабину. По крайней мере, баки были полны и патронов для пулемета хватало.
Он нажал на стартер. Послышался протяжный вой; деревянный пропеллер начал вращаться, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее, и мотор, прогревшись, набрал полные обороты и закашлялся, точно подавился скоростью.
Квазинд и Ильмика кинулись к самолету: девушка забралась на сиденье второго пилота, Квазинд по сигналу пилота остановился, взявшись за крыло. Два Сокола прокричал приказ; индеец ухмыльнулся и выдернул из-под колес стопоры.
Два Сокола вывернул штурвал изо всех сил, и «Раске-2» описал аккуратный полукруг, нацелившись носом на своего собрата, стоявшего в сотне ярдов, в другом конце ангара. Квазинд ухватил истребитель за хвост и поднял. Когда дула спаренных пулеметов оказались параллельны земле, Два Сокола нажал на курок.
«Раске-1» вздрогнул под ударами пуль, прострочивших обшивку. Потом одна пуля попала в бензобак, и самолет взорвался. Ангар заполнили клубы черного дыма. Языки пламени тянулись ко второму самолету Два Сокола пошел на риск сознательно. Он не мог допустить погони — перегруженный истребитель не сумел бы ускользнуть от «Раске-1».
Самолет продолжал поворачиваться. Когда нос его нацелился на ворота ангара, Два Сокола дал еще одну очередь, надеясь остановить тех солдат, что рискнули бы нырнуть в дым.
Квазинд втиснулся в кабину рядом с Ильмикой. Лицо великана было непроницаемо. Два Сокола глянул на него через плечо, ухмыльнулся, отпустил тормоза и дал полный газ. Самолет подпрыгнул, как испуганный кролик, и вылетел из ангара в ночь. Перкунишанские солдаты беспорядочно палили; одна пуля прошила крыло.
Хвост уже поднялся, но колеса еще катились по земле. Самолет упорно отказывался взлетать — на такой вес он рассчитан не был. Взлетная полоса кончилась; впереди был луг, а за ним — проволочная ограда. Два Сокола выжидал, пока самолет пересчитывал кочки, и только когда до ограды оставалось едва полсотни ярдов, нажал на штурвал. Колеса оторвались от земли и пронеслись в паре дюймов над забором. Два Сокола облегченно вздохнул. Они взяли курс на север.
Два Сокола пожалел было вновь, что не смог прицепить дополнительные баки, но потом сообразил, что их вес не позволил бы «Раске-2» взлететь с таким грузом. Можно было бы попытаться взлететь с северной полосы, но, чтобы взять разгон, нужно было сначала доехать до противоложного конца взлетного поля — а это недопустимая трата времени, да и ветер был встречный. Нет, все, что ни делается — к лучшему. Даже такое безумие.
«Импровизация — мой конек», — с иронией подумал Два Сокола, мурлыкая боевую песнь сенека, которой научила его мать, пополам с «Королем-бродягой». Взошло солнце. Квазинд сидел скорчившись и прикрыв голову руками. На вопрос пилота он выдавил, что ему нехорошо. «Колени мои, — сказал он, — превратились в воду, и кишки расползаются, как дым на ветру». Ильмика же была в восторге и, как ребенок, показывала на проплывающие внизу дома, дороги, крошечных людей.
Приподнятое настроение Двух Соколов улетучивалось по мере того, как вставало солнце. Уровень топлива падал быстрее, чем он ожидал. Кроме того, они могли прибыть на условленное место для дозаправки раньше времени. Если блодландские агенты в столице не узнают о побеге в ближайшие часы и не предупредят своих товарищей с фермы близ Гервуоге, заправляться будет нечем. Не исключался и самый худший вариант: агенты обнаружены и при посадке самолет встретят перкунишанские солдаты.
Два Сокола пошипел немного сквозь сжатые зубы, потом взял себя в руки. «Кто ты такой — великий ирокезский воин или вшивый невротик? — осведомился он у себя. — Ну, не получится что-нибудь. До сих пор по плану вообще ничто не шло».