Улисс обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как по лестнице с верхней палубы в рубку спускается Авина. Отдыхая, она была прекрасна, как бывает прекрасна лежащая сиамская кошка. Но двигаясь, она была красива, как был бы красив зримый ветер. Теперь, когда Феби и Фаню с ним не было и она одна могла ухаживать за своим повелителем, Авина едва не мурлыкала. Улиссу пришло в голову попросить ее остаться, но он решил, что не стоит. Она знала, что шанс вернуться у них не больше, чем один к четырем. И она бы обиделась, попроси он ее остаться. И скорее всего ходила бы мрачная, пока не сорвала бы злость на двух женщинах, поскольку считала бы их во всем виноватыми.
Она носила защитные очки, которые Улисс приказал сделать обязательным атрибутом формы вооруженных сил. Нуждались в них редко, если вообще нуждались, но очки ему нравились. Они были отличительной чертой воздухоплавателей, а у самого Улисса вызывали приятную ностальгию. Авиация времен первой мировой всегда была его слабостью.
На шее Авины висел кожаный ремешок с ярко-голубым мальтийским крестом, а за пояс был заткнут каменный нож — вот и вся униформа.
— Мой Повелитель, — сказала она, взглянув на него и убедившись, что не помешает, — это во много раз лучше, чем карабкаться вверх и вниз по Дереву и плыть на плотах среди снолигостеров и гиппопокрысов!
Он рассмеялся:
— Верно. Но не забывай, что домой нам, возможно, придется возвращаться пешком.
«Хорошо, если вообще придется», — подумал он про себя.
Авина придвинулась поближе, так что ее бедро коснулось его тела, а плечо — его руки. Кончик хвоста несколько раз шлепнул его по лодыжке. В гондоле было слишком шумно, чтобы услышать ее мурлыканье, а чтобы Улисс мог его почувствовать, она стояла слишком далеко. Но он мог поклясться, что она мурлычет!
Улисс отодвинулся. У него не было времени думать о ней. Командование десятью кораблями — слишком тяжкий труд. Офицеры и экипажи тренировались столько, сколько он мог устроить за такой короткий срок. Но это не делало их ветеранами.
Пока все шло довольно гладко. На такой высоте попутный ветер увеличивал их скорость до пятидесяти миль в час. Это значило, что возвращаться им придется в другом эшелоне — даже на полном ходу их сносило бы назад. А сейчас они могли достигнуть цели за восемь часов вместо шестнадцати, которые тот же путь занял бы в штиль. Улисс дал моторам несколько часов отдыха, дрейфуя по ветру, чтобы достигнуть города дхулулихов за два часа до заката. Этого времени будет достаточно для выполнения задуманного плана.
Дерево проносилось под ними, подобно громадному серозеленому облаку. Иногда они пролетали над местами, где ветки не закрывали земли, и тогда Улисс почти различал дно бездны. Что за колоссальное создание! Мир не знал ничего подобного все четыре миллиарда лет своего существования — во всяком случае, за последние, как прикинул Улисс, двадцать тысяч лет. Это было Дерево с большой буквы. Гибель этого существа была бы позором, трагедией.
Улисс опомнился. Да кому под силу уничтожить Вурутану? И как?
То здесь то там он видел крошечные крылатые фигурки дхулулихов. Они знали, что корабли Каменного Бога и нешгаев летят к их городу. Даже если бы Улисс никого не заметил, он отдал бы голову на отсечение, что кожистокрылые пигмеи, спрятавшись в джунглях, наблюдают за десятью серебряными иглами в небесах. Им не нужно было посылать курьеров — они уже давно отправили сообщение через мембраны и нервные стволы самого Дерева.
Улисс подозревал, что дхулулихи заранее знали, когда корабли отправятся к их основному гнезду. У них было вдоволь шпионов, и, несомненно, они подкупили рабов, а возможно, и нескольких нешгаев, чтобы те работали на них. Подкуп и предательство начинали казаться ему неотъемлемым признаком разума. Люди здесь не пользовались монополией.
Авина вновь прижалась к нему, и он потерял нить своих мыслей.
Шли часы; ожидание скрашивалось нуждой решать неизбежно встающие проблемы всего флота. Ландшафт внизу почти не менялся. Все разнообразие заключалось в разных углах роста ветвей, узорах кружева лиан, разной высоте стволов да расцветке птичьих стай — розовых, зеленых, алых, лиловых, оранжевых, желтых, — что изредка проносились между великанскими ветвями.
Когда солнце достигло зенита, Улисс приказал сбавить скорость почти до нуля. В гондоле наступила тишина, прерываемая голосами младших офицеров, говоривших в радиоящики, шарканьем громадных ног нешгаев, сипением воздуха в хоботах, урчанием нешгайских желудков, покашливанием людей. И мерно поскрипывали жесткие стручки, крепившие гондолу к каркасу дирижабля.
Когда солнце начало клониться к горизонту, Улисс приказал своему помощнику привести старшего из пленных дхулулихов. Им был Кстуувх, покрытый шрамами человечек, чьи руки были связаны за спиной, а крылья — сшиты вместе. Огонь, лизавший его кожу во время допросов, до сих пор полыхал во взгляде.
— Город уже должен быть виден, — сказал Улисс. — Покажи его мне.
— Со связанными руками? — фыркнул Кстуувх.
— Кивнешь, когда я укажу на нужное место, — отозвался Улисс.
Большинство стволов достигало в высоту десяти тысяч футов, где они, казалось, взрывались зелеными атомными грибами. В десяти милях впереди виднелся особенно высокий ствол, достигавший почти тринадцати тысяч футов. Где-то на нем, в гуще ветвей, и должен был находиться город дхулулихов. Но с такого расстояния нельзя было различить ничего, за исключением самого Дерева. Крыланы, естественно, до последнего момента будут скрываться.